В Ташкенте, у нас на Карасу-6 была знаменитая чайхона "Над речкой". Гостей там принимали на обширном дощатом помосте. Помост стоял на сваях, а под ним текла речка Карасу. Чай там заваривали очень хорошо, дешево и обильно кормили, но таких заведений в Ташкенте полно, а эта чайхона была знаменита тем, что в ней выступал один известный кизикчи. Кизикчи - это артист традиционного комического жанра, рассказчик.
Послушать этого кизикчи съезжались люди со всей республики, в том числе и очень уважаемые люди. Попасть на такое выступление было очень непросто. Но однажды мне повезло.
На помосте, за низенькими столиками сидели хорошо покушавшие граждане и наливались чаем до масляного блеска в глазах. И вдруг на небольшую сцену перед ними вышел коротенький человечек в лиловом костюме. У него было лицо диктатора. Он гневно посмотрел на публику, притопнул ногой и начал произносить монолог.
Сам по себе текст на узбекском языке был талантлив, легок и забавен. Речь шла о взбалмошной и рассеянной женщине, жене "уважаемого человека", которая собиралась на курорт и долго укладывала в чемодан необходимые вещи, потом забывала, что она положила, все вынимала и укладывала вновь.
Но как кизикчи читал этот текст!
Он метал в зрителей слова, похожие на тяжелые упругие каучуковые мячики. Эти мячики стучали, прыгали, ударяли по головам, и порождали среди публики странный резонанс. Публика ощущала этот резонанс животами, утробами. А потом в этих утробах, наполненных пловом и сладостями, возник смех.
Это был смех тела, смех крови в жилах, смех настоящий. Рассказ был именно забавен, не более того. Но людей трясло от хохота, смех рассыпался и ширился. Это был смех великанов. Так смеялся когда-то Гаргантюа или богатырь Святогор.
Может быть кому-то этот смех показался бы страшным, жутким. Но мне он ближе, чем нынешнее цивилизованное зубоскальство, в котором нет ни утробы, ни души.
Поэтому я не смеюсь, когда мне смешно. Я смеюсь, когда мне хорошо.